Перевал Дятлова - Страница 10

Вот фото Игоря Дятлова, руководителя группы. Он широко улыбается, глаза прищурены от холода; усы и борода заметны только потому, что на них застыл иней. У него располагающее к себе лицо; я отметил про себя, что легко пошел бы за ним в неизведанные места — как и все остальные.

Попалась фотография Юрия Юдина. Он снят в профиль: наклонился — очевидно, что-то пишет; черная шапка сдвинута на затылок. У него крупный подбородок, большой рот и полные губы, в глазах искрится добродушие, хотя он заметно сосредоточен на том, что делает. Я улыбнулся.

От трех следующих фотографий улыбка пропала. Первый снимок был сделан участником спасательной группы 26 февраля 1959 года: на нем неизвестный мне человек смотрит на остатки лагеря. Палатка разодрана и наполовину занесена снегом. Местность вокруг уходит холмами в зернистую и плохо различимую даль. Сцена полного и странного запустения — такой резкий контраст предыдущим фотографиям с их улыбающимися лицами и теплой дружеской атмосферой. На втором снимке — зазубренная металлическая штука, похожая на тротуарную решетку. Подпись: «Кусок металла, найденный на перевале Дятлова. По мнению некоторых, может служить вещественным доказательством случившегося». Возможно, подумал я. Но доказательством чего конкретно?

Третий снимок оказался самым впечатляющим и тяжелым. На нем два тела, лежащие бок о бок на снегу лицом вниз, явно замерзшие насмерть. Руки протянуты вперед, как будто бы люди пытались дотянуться до чего-то, прежде чем окончательно сдаться холоду.

* * *

На следующий день я пришел в палату к Стругацкому в десять утра. Он уже встал, умылся и оделся, и все его поведение свидетельствовало, что он ждал меня почти с нетерпением.

— Доброе утро, доктор Басков, — поздоровался он, поднимаясь, когда я вошел.

— Доброе утро, Виктор, как вы сегодня?

— Готов к следующему разговору.

Я отметил его ясный взгляд и открытое выражение лица. Похоже, его переполнял энтузиазм — о чем я заявил вслух, усаживаясь за стол и включая диктофон.

— Я тут все думал про наши разговоры, — ответил он и тоже сел. — Так хорошо, когда есть с кем поделиться… — он замялся. — Ну, может быть, «хорошо» здесь не совсем уместное слово… Мне это помогает привести мысли в порядок.

— Рад слышать.

— Полагаю, вы кое-что почитали по поводу перевала Дятлова?

— Да, — удивился я.

Стругацкий улыбнулся:

— Нет, доктор, это не интуиция вовсе. Было бы удивительно, если бы вы сказали «нет». Собственно, ведь это настоящая тема наших бесед, и это единственное, что имеет значение.

В очередной раз меня поразило спокойствие в поведении Стругацкого. Вообще-то временами у него случались вспышки страха, граничившего с паранойей, но они либо гасли сами по себе, либо Стругацкий тут же брал их под контроль. Эмоциональное состояние у него было очень нестабильно. Нехороший знак.

— Единственное, что имеет значение? — переспросил я. — А как же смерть ваших товарищей?

— Эти вещи взаимосвязаны.

Интересное заявление.

— В каком смысле взаимосвязаны?

— Вы поймете, когда я вам все объясню.

Глава четвертая

Весь обратный путь в Екатеринбург Виктор думал о своем разговоре с Юдиным. Конечно, старик был прав: ни один факт не укладывался в общую смысловую картину. Была куча версий, каждая из которых скорее поднимала еще больше вопросов, чем объясняла случившееся. Юдин сравнил это с попытками собрать картинку из кусочков разных мозаик. Но возможно, это больше напоминало картину кубиста, нарисовавшего нечто сразу с нескольких углов зрения. Сосредоточишься на отдельном элементе — вроде бы появляется смысл, но стоит чуть отойти и охватить взглядом всю картину целиком — как она тут становится странной и запутанной, противоречивой и абсолютно алогичной.

Он достал диктофон и вернулся к началу записи. В купе, кроме него, был еще один пассажир — пожилой мужчина, читавший газету, поэтому Виктор надел наушники и нажал пуск.

В одном месте он остановил запись, вернулся назад и снова прослушал:

...

«Вы никогда не найдете начало этой истории: можно потратить годы, размышляя, рождая гипотезы и выстраивая версии, мучаясь бесконечными вопросами, не дающими покоя ни днем ни ночью…»

Юдин говорил о самом себе.

Когда Стругацкий прибыл в Екатеринбург, было уже слишком поздно, чтобы идти в фонд Дятлова, поэтому он отправился домой и на компьютере расшифровал интервью, выделяя части текста, которые могли стать неплохими цитатами для статьи.

Потом нашел в Интернете информацию о Вадиме Константинове: на данный момент пенсионер, до этого работал на факультете общественных наук Уральского политехнического института, профессор антропологии. Опубликовал несколько монографий, в основном о коренных народностях Сибири; имел большой авторитет как специалист в этой области.

В семь часов позвонил Максимов и спросил, как дела с интервью. Виктор не без радости сообщил, что все прошло на ура и что завтра он встречается с Константиновым. Максимов вроде бы остался доволен ответом и заметил, что с нетерпением ждет готовую статью. Что-то в его тоне подсказывало Виктору, что, если статья редактору не понравится, ему придется заняться поисками новой работы.

* * *

На следующее утро он поехал по адресу, который дал ему Юдин, — на улицу Ясную. Лишь бы на этот раз ему не пришлось никого умолять, чтоб его впустили! Но он зря волновался: как только он нажал кнопку домофона, ему ответил бодрый глубокий голос Константинова.