Отсутствие результатов бросало тень на досье и его содержимое — не фальшивка ли все это? Просматривая записи бесед со Стругацким, я начал сомневаться: а не была ли права Алиса Черникова, когда говорила о том, что советское правительство могло осуществлять сложный психологический эксперимент? Но если это так, тогда откуда взялась антипризма и что случилось с остальными членами группы Стругацкого? Может быть, он на самом деле убил их в приступе психоза? Ни одна из версий не казалась безусловно правдоподобной. Пролистав записи дальше, я наткнулся на слова Юрия Юдина: «Вы никогда не найдете начало этой истории: можно потратить годы, размышляя, рождая гипотезы и выстраивая версии, мучаясь бесконечными вопросами, не дающими покоя ни днем ни ночью…» Мне вдруг стало не по себе от мысли, что то же самое может относиться и к так называемой экспедиции Константинова.
Бросив взгляд на настольные часы, я увидел, что подошло время очередной беседы со Стругацким.
Я вошел в его палату, и первое, о чем он меня спросил, было:
— Нашли что-нибудь?
Я покачал головой:
— Боюсь, что нет, Виктор.
Его плечи чуть опустились — то ли от разочарования, то ли от облегчения. Поэтому я поинтересовался прямо.
— И то и другое, — ответил он, подавляя вздох.
— Комар приказал своим людям сосредоточить поиски в местах, отмеченных на карте Лишина. Можете объяснить, почему они ничего не нашли?
Стругацкий, помедлив, ответил:
— Думаю, что да.
Я ждал, что он продолжит, но он замолчал и просто сидел, уставившись в пол.
— Можете сказать мне? — попытался я вывести его на разговор.
— Это трудно, доктор. Поймите же, если я вам это расскажу, вы точно сочтете меня сумасшедшим.
— Это как-то связано с версией, что инсталляции способны перемещаться? Что это своего рода механизмы и они до сих пор активны?
Стругацкий покачал головой:
— Мы часто говорим глупости, когда нам не известны все факты, ведь так?
— Бесспорно. И когда вы делали свои предположения, у вас было крайне мало фактов?
— Я был так доволен собой. Представлял себя Шерлоком Холмсом. Я думал, что вот она — разгадка. Инсталляции и «котлы» выглядели так, будто их кто-то построил, создал. Дятлов и его товарищи видели их, стояли рядом, но, тем не менее, за последующие пятьдесят лет их никто не заметил, хотя местность эта уже была открыта. Там побывала масса людей — туристов, любителей путешествий. Да… И я подумал: ответ кроется в том, что инсталляции могут уходить под землю и снова появляться. Но это неправда. Они могут другое.
— Что же они могут, Виктор?
Он снова затряс головой:
— Доктор, не сейчас.
— Я не буду считать вас сумасшедшим.
Он посмотрел на меня несколько секунд, после чего сказал:
— Я расскажу, но только по-своему: обо всем по порядку — так, как происходили события, одно за другим. Поверьте, вы так лучше поймете.
— Хорошо, — согласился я.
Я включил диктофон, который, как обычно, уже стоял на столе. Зафиксировал в блокноте тот факт, что Стругацкий настаивал на том, чтобы рассказывать по порядку — как будто бы не хотел запутаться в собственных словах. Но возможно, говорил правду: если бы он сразу начал с того, что произошло с ним и его попутчиками, я бы мог не поверить и признать его лжецом или опасным для общества сумасшедшим.
— Вчера мы остановились на том, что вы выехали из Екатеринбурга в направлении Неделя. Начнем с этого момента.
— Доктор, сама поездка была утомительная и ничем не примечательная. По дороге до самого поселка не было никаких приключений.
— Поселка?
— Поселение манси, называется Юрта Анямова. Думаю, вы и сами догадываетесь, что история начинается именно здесь.
Ивдель остался позади, они продолжали ехать на север по федеральной трассе, а сосновый лес вдоль нее становился все гуще и суровее. Деревья напоминали башни, укрытые снегом и устремленные вверх, в бледное небо, землю укутывала белая пушистая шуба.
За Ивделем Константинов свернул с трассы и направил внедорожник в лес. Следующие шесть часов они очень медленно и осторожно виляли среди деревьев. В это время года грязи не было, все болота застыли, но все равно дорога была трудной и изнуряющей. То и дело попадался какой-нибудь шаткий мост через замерзшую или медленно текущую речку, по которому Константинов ехал с еще большей осторожностью. А вокруг, словно безмолвные солдатские полки, по стойке смирно стояли деревья, упираясь в сонное небо.
На этом отрезке пути никто особенно не говорил. Константинов был сосредоточен на управлении машиной, остальные же просто смотрели в окно на лес, обступавший их со всех сторон. Рев двигателя, то усиливающийся, то затихающий, как у загнанного зверя, глох в воцарившейся тишине. В ее нетронутой глубине было что-то осязаемое, словно она была частью самого воздуха, чем-то, до чего можно дотронуться и почувствовать, как суровый холод воздуха.
На душе у Виктора было беспокойно и некомфортно. Он чувствовал, что лишний здесь, и знал, что остальные думают о том же. Сам себе он казался преступником, которого завезли в лес и оставили на произвол судьбы. Но теперь дороги назад не было. Лишин, оставляя досье в его почтовом ящике, позаботился об этом. Он словно запечатал их судьбу в тот большой желто-коричневый конверт, а сам растворился в городе, из которого они уехали. Он бросил их.