Перевал Дятлова - Страница 45

— Послушайте, Виктор, — обратился я к нему, — вы знаете, почему вы здесь и почему мы ведем эти беседы. Скоро мне нужно будет представить отчет о вашем психическом состоянии в уголовный отдел, чтобы они вынесли решение о возможности привлечь вас к суду за убийство. Вы же это понимаете, не так ли?

— Конечно, понимаю, — ответил он, даже не глядя на меня.

— И вы так хорошо до сих пор мне помогали. Меня впечатляли ваши воспоминания, ваше отзывчивое поведение. Но честно сказать, на данный момент я ни на йоту не приблизился к окончательному заключению, если сравнивать с днем нашей первой встречи.

Он бегло взглянул на меня и заметил:

— Но вы же прочитали досье Лишина. Вы знаете, что все, что я рассказал, правда.

— Согласен. Но наличие досье и его содержание ничего не говорят о тех событиях, что произошли с вами на Холат-Сяхыл.

Стругацкий поразмыслил немного. Затем, вздохнув, сказал:

— Ну, доктор, в таком случае, что бы я вам сейчас ни рассказал, это не исправит ситуации. Даже, скорее, убедит вас в том, что это я убил своих товарищей. Я расскажу обо всем, но только, когда я закончу, у вас не будет выбора, кроме как сказать, что я — псих.

Меня, честно говоря, ошеломило такое прямое заявление.

— Не уверен, что я правильно вас понял, Виктор. Еще вчера вы заявляли, что, если будете говорить обо всем по порядку, я все пойму. А сейчас утверждаете, что я буду вынужден признать вас психически невменяемым.

На самом деле я подумал: может, это всего лишь уловка — он хочет, чтобы я сделал такое заключение? Может, он считает меня своим последним шансом избежать тюремного наказания? Но это показалось мне неубедительным. Во-первых, у него не было явного мотива. В экспедицию отправились Стругацкий, Вадим Константинов, Вероника Ивашева и Алиса Черникова. А шаман Прокопий Анямов присоединился в самую последнюю минуту. Константинова, профессора антропологии, Стругацкий очень уважал. Ивашева была его девушкой, очевидно, что он все еще ее любит. Черникову он знал плохо, а Анямова и вовсе не знал. Какой смысл ему убивать этих людей?

— Наверное, я заслуживаю суда, — произнес он, — возможно, мне не нужно больше ничего вам рассказывать, просто позволить всему остаться как есть. Наверное, тюрьма для меня — лучшее место.

— Вы же сами не верите своим словам.

Он с укором посмотрел на меня:

— Да? Откуда вам знать, во что я верю!

— Думаю, вы обвиняете себя в смерти друзей — если они мертвы, конечно. Но, думаю, при этом в глубине души вы осознаете, что ничего не могли бы сделать, чтобы их спасти.

Стругацкий только рассмеялся.

Я придвинулся к нему:

— Скажите тогда, что я ошибаюсь. Скажите, Виктор.

— Скажу вам одну вещь, доктор. Если люди Комара найдут то, что они ищут, меня уже через час здесь не будет.

— Хорошо, если они найдут что-то, вас отпустят, дальше что?

— Вероятно, со мной произойдет трагедия.

— Хотите сказать, вас убьют?

Он только пожал плечами.

— Кто?

— Те, кто знает всю правду и всегда знал.

— Кремль? ФСБ? Проект «Сварог»?

— Мне жаль, что вы тоже ввязались в эту историю, доктор. Правда жаль.

— У меня такая работа — ввязываться.

— Не надо мне было ничего говорить с самого начала. Надо было держать рот на замке. Я не понимал тогда. Мне жаль, доктор, — повторил он.

— Вы правда думаете, что мне грозит опасность?

Хотя я скептически отнесся к его переживаниям за меня, но вдруг подумал о Наталье и почувствовал, как внутри шевельнулся сгусток страха.

— Надеюсь, что нет, но… — он замолчал и уставился в пол. Взгляд его был как у загнанного зверя — выражение отчаяния и беспомощности.

— Давайте продолжим, — предложил я. — Вчера вы рассказали, как приехали в поселение и встретились с Романом Бахтияровым. Что было дальше?

Стругацкий поднял на меня глаза, полные отчаяния, и подавил глубокий вздох.

Глава тринадцатая

После обеда Бахтияров пригласил гостей послушать призывную песню, которую должен был исполнить в их честь шаман Прокопий Анямов. Виктор заметил, что Константинов удивился и обрадовался, и спросил его, когда они вышли из дома, что бы это значило. Тот рассказал, что этими песнями манси призывают духов и богов на землю и просят о защите.

Бахтияров провел их к другому дому, который был больше его собственного. Внутри собралось много народу, наверное, вся деревня; они сидели на полу и терпеливо ждали. Все заулыбались вошедшим, особенно дети, во все глаза смотревшие на гостей. Те тоже улыбнулись в ответ и расселись по местам, которые были оставлены для них.

Один из деревенских встал и вышел в центр комнаты. Это был тот самый древний старик с лицом, напоминавшим замшелый камень, которого Виктор заметил в деревне раньше. Мощным голосом старик запел — его резонирующие в нос завывания пересиливали громкий вой ветра среди деревьев. Он пел по-русски, и Константинов заметил своим спутникам, что это очень большая честь для них.

Шаман продолжал петь, и Виктор чувствовал, как слова песни проникают в мозг, искушают, заманивают в ловушку создаваемых образов:

Выросший под утро
На далеком мысе, выросший у золотой травы
Выросший под вечер
На далеком мысе, выросший у золотой травы
На весенних холмах, осыпанных перьями тетерева
На осенних холмах, осыпанных перьями тетерева